Даня сжал кулаки до хруста в пальцах и стиснул зубы. Света никогда ещё не видела его таким разъярённым. Она молчала, ожидая, когда его отпустит.

— Почему ты мне всё не рассказала? — повернувшись к ней и хватая за руки, с болью произнёс он. — Почему не прибежала сразу ко мне?

— Я после этого вообще никого не хотела видеть, — она покачала головой. — Так мерзко было на душе, так противно… Да мне и сейчас противно, когда вспоминаю.

— Маленькая моя. Хрупкая. Веточка… Светлячок… — зашептал он торопливо, привлекая её к себе. — Я больше никогда не оставлю тебя одну. Никуда не отпущу…

Она прислонилась головой к его плечу и замерла.

— Я, как выяснилось, вообще ничего не могу без тебя, — сказал он, легонько поглаживая её волосы. — Мне постоянно надо тебя видеть. Знаешь, я ведь каждый вечер приходил к твоему дому и торчал под окнами. Ждал, когда твой силуэт мелькнёт в окне за занавеской…

— А шоколадные медальки на Новый год — это ты? — спросила она, уже зная ответ.

— Ну конечно…

— На самом деле, я поняла одну вещь, — сказала вдруг она. — Мне абсолютно всё равно, будешь ли ты со мной… или с какой-то другой девушкой. Я не хочу терять тебя как друга. Никогда.

Даня взял её лицо за подборок и осторожно повернул к себе.

— Нет, — покачал он головой, и его серо-голубые глаза знакомо потемнели. — Я не могу и не хочу быть тебе просто другом. Понимаешь?.. — он медленно, до дрожи медленно, покрывал лёгкими бережными поцелуями её лицо, едва касаясь, а затем осторожно, точно боялся навредить, на миг дотронулся своими губами до её губ. Это был их первый поцелуй, короткий и совершенно невинный. Но… куда им было теперь спешить?

— Обними меня, — выдохнула она, часто моргая, чтобы высушить подступившие к глазам слёзы. Он послушно прижал её к груди, баюкая и успокаивая.

— Ш-ш-ш, не плачь, Светлячок. Всё хорошо, моя маленькая. Я рядом. Я тебя никогда не оставлю.

Ни Света, ни сам Даня не знали в тот момент, что он не в силах будет сдержать своего обещания.

За окном уже стемнело. Тим дотянулся до выключателя и зажёг свет, вмиг озаривший крохотную неуютную кухоньку во всей её неприглядности. Светлана в изнеможении прикрыла глаза и потёрла виски пальцами, еле заметно поморщившись.

Тим вдруг сообразил, что она, должно быть, безумно устала. Устала от воспоминаний и от того, что говорит уже несколько часов подряд, без перерыва… поэтому он решил дать ей небольшую передышку.

— Вам нужно поесть, — сказал он.

Светлана виновато улыбнулась:

— Совсем нет аппетита…

— И слышать не хочу! — отрубил Тим и, вскочив с табурета, тут же засуетился возле плиты, захлопал дверцей старенького холодильника. Нужно было по-быстрому разогреть что-нибудь из приготовленной им накануне еды. Своими торопливыми действиями он будто пытался заглушить то чувство, которое возникло у него после её рассказа: Тиму хотелось выть. Выть от бессилия, от злости, от жалости к этой хрупкой уставшей женщине, которой столько пришлось вынести на своих плечах в одиночку. Он понимал, что дальше будет ещё хуже, что самого страшного она пока не рассказала… и малодушно оттягивал момент финального откровения.

Однако Светлана была настроена завершить свою исповедь. Может быть, ей и в самом деле становилось немного легче, когда она делилась с ним — по сути, чужим, посторонним человеком — болью минувших лет?..

— Даня убедил меня поступать в театральный институт в Москве, хотя до встречи с ним я была твёрдо убеждена, что останусь в родном городе. У нас, конечно, не было институтов, зато имелось полно техникумов. В крайнем случае, я могла бы учиться на заочном. Покидать маму и брата совершенно не хотелось… Но Даня устроил мне такую выволочку! — она улыбнулась своему воспоминанию. — Орал, чтобы я и думать забыла о том, чтобы остаться в Речном и запереть свой талант в четырёх стенах, что я не имею никакого морального права портить себе жизнь, что я актриса от бога… Сам он тоже собирался ехать со мной, чтобы пробовать свои силы в медицинском институте. Он мечтал стать врачом, как и все члены его семьи…

Тим слушал её, не оборачиваясь, сосредоточенно следя за котлетами на сковородке, чтобы они не пригорели. Его зубы были крепко сжаты, чтобы не выматериться. «Где же ты сейчас, заботливый и обещающий быть рядом с ней всю жизнь, прекрасный принц Даня?! — вне себя от бешенства думал он. — Что бы с тобой ни случилось — как ты мог допустить, чтобы она дошла до такого состояния?!»

— …Я сразу поступила в Щукинское театральное училище, а вот Даню завалили на первом же экзамене в медицинском. По той же причине, которая помешала ему получить медаль… Тебе, наверное, сейчас сложно представить такое, Тимофей. Но в те годы антисемитизм цвёл буйным цветом… то, что абитуриентов срезали на вступительных — это ещё цветочки. Многих талантливых учёных-евреев раз за разом заваливали на выборах в Академию Наук, не выпускали из Союза на важнейшие международные конференции… Актёров еврейского происхождения перестали приглашать сниматься в кино — как, к примеру, Савелия Крамарова. Знаешь ли ты, что к концу семидесятых он стал практически безработным, абсолютно невостребованным? Он хотел перебраться в Израиль, где проживал его дядя, но ему отказали в выезде… И только вмешательство Рональда Рейгана смогло повлиять на ситуацию. В конце концов, Крамаров всё-таки покинул СССР. А что творилось на Центральном телевидении, пока у руля был Сергей Лапин! — припомнила она. — Тот ещё ярый антисемит… С телеэкранов постепенно исчезали прекрасные артисты — Нина Бродская, Эмиль Горовец, Майя Кристалинская, Аида Ведищева и Вадим Мулерман… Ты, наверное, не знаешь или не помнишь — была раньше очень популярна передача «Кинопанорама». Так вот, по указке Лапина её на продолжительное время сняли с эфира — потому что ведущим был знаменитый Алексей Каплер… Честно говоря, Даня оказался прав: я действительно жила как в вакууме, внешние проблемы и трагедии целой страны меня как будто не касались. Все мои переживания сосредоточились и замкнулись в собственном маленьком мирке — до тех пор, пока не были затронуты интересы дорогого мне человека.

Светлана немного помолчала, подбирая нужные слова.

— Даня, конечно, старался бодриться. Уговаривал меня не огорчаться из-за его провала, собирался устроиться санитаром или медбратом в какую-нибудь московскую больницу, чтобы не расставаться со мной, а через год планировал снова поступать. Уверял, что нет повода для печали, что всё у нас с ним непременно будет хорошо… Оно так и было — поначалу. Как же мы были счастливы!.. — в её глазах словно засияли звёзды.

— Даня действительно тут же устроился в больницу, работал и днём, и ночью, с ног валился от усталости… Но всё равно — как только у него выпадала свободная минутка, он тут же мчался ко мне в училище, в Большой Николопесковский переулок… Неизменно с букетом цветов… сорванных с какой-нибудь городской клумбы, — Светлана засмеялась.

— Вскоре его уже знали не только все мои однокурсники, но и педагоги. Те постоянно предостерегали меня, видя, как мы с Даней безумно влюблены: «Звёздная, не вздумай выходить замуж и рожать детей, пока не окончишь учёбу!» Мы, конечно же, планировали пожениться. Но не сразу, а чуть погодя — нужно было сначала встать на ноги. Даня категорически отказывался сидеть на шее у родителей и играть свадьбу на их деньги. Он собирался сам заработать на нашу будущую семью…